В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
суббота, 04 декабря 2010
пятница, 03 декабря 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Бывает, халявный вайфай покидает меня по субботам-воскресеньям, а иногда грозится покинуть, как сейчас, а я все сижу и нервничаю. сплошные нервы с этой халявой. еще есть страх, что в один прекрасный день какой-нибудь неформальный представитель этого самого халявораздатчика ласково постучит в мою дверь с какими-нибудь темными намерениями, а я опять буду нервничать
четверг, 02 декабря 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Вот интересно, какие формы примет чума в нашем веке? Я не знаю к чему себя готовить
воскресенье, 14 ноября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
"Сегодня духи приехали - танец живота был. Заебиииись)))"
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Когда говорят "десны", я почему-то вспоминаю шины. изжеванные
У меня болят десны(
У меня болят десны(
понедельник, 08 ноября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
сплошное марожорство
пятница, 05 ноября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность,мое детство и отрочество… Скорее так: скорее это не деликатность,а просто я безгранично расширил сферу интимного — сколько раз этогубило меня…
Вот сейчас я вам расскажу. Помню, лет десять назад я поселился в Орехово-Зуеве.К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо,я стал у них пятым. Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудьхотел пить портвейн, он вставал и говорил: «ребята, я хочу питьпортвейн». А все говорили: «Хорошо. Пей портвейн. Мы тоже будем с тобойпить портвейн». Если кого-нибудь тянуло на пиво, всех тоже тянуло на пиво.
Прекрасно. Но вдруг я стал замечать, что эти четверо как-то отстраняют меня от себя, как-тошепчутся, на меня глядя, смотрят за мной, если я куда пойду. Странномне было это и даже чуть тревожно. И на их физиономиях я читал ту жеозабоченность и будто даже страх… «в чем дело? — терзался я, — отчегоэто так?»
И вот — наступил вечер, когда я понял, в чем дело и отчего этотак. Я, помнится, в этот день даже и не вставал с постели: я выпил пиваи затосковал. Просто: лежал и тосковал.
И вижу: все четверо потихоньку меня обсаживают — двое селина стулья у изголовья, а двое — в ногах. И смотрят мне в глаза, смотрятс упреком, смотрят с ожесточением людей, не могущих постигнуть какую-то заключенную во мне тайну… Не иначе, как что-то случилось…
— Послушай-ка, — сказали они, — ты это брось.
— Что «брось»?.. — я изумился и чуть привстал.
— Брось считать, что ты выше других… Что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред…
— Да с чего вы взяли!..
— А вот с того и взяли. Ты пиво сегодня пил?
Чухлинка — Кусково
— Пил.
— Много пил?
— Много.
— Ну, так вставай и иди.
— Да куда «иди»?
— Будто не знаешь! Получается так — мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред…
— Позвольте, — говорю, — я этого не утверждал…
— Нет, утверждал. Как ты поселился к нам — ты каждый день этоутверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, а отсутствием этогодела. Ты негативно это утверждаешь…
— Да какого «дела»? Каким «отсутствием»? — я уж от изумления совсем глаза распахнул…
— Да известно, какого дела. До ветру ты не ходишь — вот что. Мы сразу почувствовали: что-тонеладно. С тех пор, как ты поселился, мы никто ни разу не видели, чтобыты в туалет пошел. Ну ладно — по большой нужде, еще ладно! Но ведьни разу даже по малой… Даже по малой!
И все это было сказано без улыбки, тоном до смерти оскорбленным.
— Нет, ребята, вы меня неправильно поняли…
— Нет, мы тебя правильно поняли…
— Да нет же, не поняли. Не могу же я, как вы: встать с постели,сказать во всеуслышание: «ну, ребята, я…ать пошел!» или «ну, ребята,я…ать пошел!» не могу же я так…
— Да почему же ты не можешь! Мы — можем, а ты — не можешь!Выходит, ты лучше нас! Мы грязные животные, а ты, как лилея!..
— Да нет же… Как бы это вам объяснить…
— Нам нечего объяснять… Нам все ясно.
— Да вы послушайте… Поймите же… В этом мире есть вещи…
— Мы не хуже тебя знаем, какие есть вещи, а каких вещей нет…
И я никак не мог их ни в чем убедить. Они своими угрюмыми взглядами пронзали мне душу… Я начал сдаваться.
— Ну, конечно, я тоже могу… Я тоже мог бы…
— Вот-вот. Значит, ты — можешь, как мы. А мы, какты, — не можем. Ты, конечно, все можешь, а мы ничего не можем.Ты Манфред, ты Каин, а мы, как плевки у тебя под ногами…
— Да нет, нет, — тут уж я совсем запутался. — в этом мире естьвещи… Есть такие сферы… Нельзя же так просто: встать и пойти. Потомучто самоограничение, что ли?.. Есть такая заповедность стыда, со временИвана Тургенева… И потом — клятва на Воробьевых горах… И после этоговстать и сказать: «ну, ребята…» как-то оскорбительно… Ведь если у кого щепетильное сердце…
Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе. Я пожал плечами и безнадежно затих.
— Ты это брось про Ивана Тургенева. Говори, да не заговаривайся.Сами читали. А ты лучше вот что скажи: ты пиво сегодня пил?
— Пил.
— Сколько кружек?
— Две больших и одну маленькую.
— Ну так вставай и иди. Чтобы мы все видели, что ты пошел. Не унижай нас и не мучь. Вставай и иди.
Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя.Для того, чтобы их облегчить. А когда вернулся, один из них мне сказал:«с такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным».
Да. И он был совершенно прав. Я знаю многие замыслы бога,но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор таки не знаю. А это целомудрие — самое смешное! — это целомудриетолковалось так навыворот, что мне отказывали даже в самой элементарнойвоспитанности.
Например, в Павлово-Посаде. Меня подводят к дамам и представляют так:
— А вот это тот самый знаменитый Веничка Ерофеев. Он знамениточень многим. Но больше всего, конечно, тем знаменит, что за всю своюжизнь ни разу не пукнул…
— Как!! ни разу!! — удивляются дамы и во все глаза меня рассматривают. — ни ра-зу!!
Я, конечно, начинаю конфузиться. Я не могу при дамах не конфузиться. Я говорю:
— Ну как то есть ни разу! Иногда… Все-таки…
— Как!! — еще больше удивляются дамы. — Ерофеев — и… Странно подумать!.. «Иногда все-таки!»
Я от этого окончательно теряюсь и говорю примерно так:
— Ну… А что в этом такого… Я же… Это ведь — пукнуть — это ведьтак ноуменально… Ничего в этом феноменального нет — в том, чтобыпукнуть…
— Вы только подумайте! — обалдевают дамы.
А потом трезвонят по всей петушинской ветке: «он все это делаетвслух и говорит, что это не плохо он делает! Что это он делает хорошо!»
Ну вот видите. И так всю жизнь. Всю жизнь довлеет надо мнойэтот кошмар — кошмар, заключающийся в том, что понимают тебяне превратно, нет — «превратно» бы еще ничего! — но именно строгонаоборот, то есть, совершенно по-свински, то есть, антиномично.
Я многое мог бы рассказать по этому предмету, но если я будурассказывать все — я растяну до самых Петушков. А лучше я не будурассказывать все, а только один-единственный случай,потому что он самый свежий: о том, как меня неделю назад снялис бригадирского поста за «внедрение порочной системы индивидуальныхграфиков». Все наше московское управление сотрясается от ужаса, стоитим вспомнить об этих графиках. А чего же тут ужасного, казалось бы!..
Да! Где это мы сейчас едем?..
Вот сейчас я вам расскажу. Помню, лет десять назад я поселился в Орехово-Зуеве.К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо,я стал у них пятым. Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудьхотел пить портвейн, он вставал и говорил: «ребята, я хочу питьпортвейн». А все говорили: «Хорошо. Пей портвейн. Мы тоже будем с тобойпить портвейн». Если кого-нибудь тянуло на пиво, всех тоже тянуло на пиво.
Прекрасно. Но вдруг я стал замечать, что эти четверо как-то отстраняют меня от себя, как-тошепчутся, на меня глядя, смотрят за мной, если я куда пойду. Странномне было это и даже чуть тревожно. И на их физиономиях я читал ту жеозабоченность и будто даже страх… «в чем дело? — терзался я, — отчегоэто так?»
И вот — наступил вечер, когда я понял, в чем дело и отчего этотак. Я, помнится, в этот день даже и не вставал с постели: я выпил пиваи затосковал. Просто: лежал и тосковал.
И вижу: все четверо потихоньку меня обсаживают — двое селина стулья у изголовья, а двое — в ногах. И смотрят мне в глаза, смотрятс упреком, смотрят с ожесточением людей, не могущих постигнуть какую-то заключенную во мне тайну… Не иначе, как что-то случилось…
— Послушай-ка, — сказали они, — ты это брось.
— Что «брось»?.. — я изумился и чуть привстал.
— Брось считать, что ты выше других… Что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред…
— Да с чего вы взяли!..
— А вот с того и взяли. Ты пиво сегодня пил?
Чухлинка — Кусково
— Пил.
— Много пил?
— Много.
— Ну, так вставай и иди.
— Да куда «иди»?
— Будто не знаешь! Получается так — мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред…
— Позвольте, — говорю, — я этого не утверждал…
— Нет, утверждал. Как ты поселился к нам — ты каждый день этоутверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, а отсутствием этогодела. Ты негативно это утверждаешь…
— Да какого «дела»? Каким «отсутствием»? — я уж от изумления совсем глаза распахнул…
— Да известно, какого дела. До ветру ты не ходишь — вот что. Мы сразу почувствовали: что-тонеладно. С тех пор, как ты поселился, мы никто ни разу не видели, чтобыты в туалет пошел. Ну ладно — по большой нужде, еще ладно! Но ведьни разу даже по малой… Даже по малой!
И все это было сказано без улыбки, тоном до смерти оскорбленным.
— Нет, ребята, вы меня неправильно поняли…
— Нет, мы тебя правильно поняли…
— Да нет же, не поняли. Не могу же я, как вы: встать с постели,сказать во всеуслышание: «ну, ребята, я…ать пошел!» или «ну, ребята,я…ать пошел!» не могу же я так…
— Да почему же ты не можешь! Мы — можем, а ты — не можешь!Выходит, ты лучше нас! Мы грязные животные, а ты, как лилея!..
— Да нет же… Как бы это вам объяснить…
— Нам нечего объяснять… Нам все ясно.
— Да вы послушайте… Поймите же… В этом мире есть вещи…
— Мы не хуже тебя знаем, какие есть вещи, а каких вещей нет…
И я никак не мог их ни в чем убедить. Они своими угрюмыми взглядами пронзали мне душу… Я начал сдаваться.
— Ну, конечно, я тоже могу… Я тоже мог бы…
— Вот-вот. Значит, ты — можешь, как мы. А мы, какты, — не можем. Ты, конечно, все можешь, а мы ничего не можем.Ты Манфред, ты Каин, а мы, как плевки у тебя под ногами…
— Да нет, нет, — тут уж я совсем запутался. — в этом мире естьвещи… Есть такие сферы… Нельзя же так просто: встать и пойти. Потомучто самоограничение, что ли?.. Есть такая заповедность стыда, со временИвана Тургенева… И потом — клятва на Воробьевых горах… И после этоговстать и сказать: «ну, ребята…» как-то оскорбительно… Ведь если у кого щепетильное сердце…
Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе. Я пожал плечами и безнадежно затих.
— Ты это брось про Ивана Тургенева. Говори, да не заговаривайся.Сами читали. А ты лучше вот что скажи: ты пиво сегодня пил?
— Пил.
— Сколько кружек?
— Две больших и одну маленькую.
— Ну так вставай и иди. Чтобы мы все видели, что ты пошел. Не унижай нас и не мучь. Вставай и иди.
Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя.Для того, чтобы их облегчить. А когда вернулся, один из них мне сказал:«с такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным».
Да. И он был совершенно прав. Я знаю многие замыслы бога,но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор таки не знаю. А это целомудрие — самое смешное! — это целомудриетолковалось так навыворот, что мне отказывали даже в самой элементарнойвоспитанности.
Например, в Павлово-Посаде. Меня подводят к дамам и представляют так:
— А вот это тот самый знаменитый Веничка Ерофеев. Он знамениточень многим. Но больше всего, конечно, тем знаменит, что за всю своюжизнь ни разу не пукнул…
— Как!! ни разу!! — удивляются дамы и во все глаза меня рассматривают. — ни ра-зу!!
Я, конечно, начинаю конфузиться. Я не могу при дамах не конфузиться. Я говорю:
— Ну как то есть ни разу! Иногда… Все-таки…
— Как!! — еще больше удивляются дамы. — Ерофеев — и… Странно подумать!.. «Иногда все-таки!»
Я от этого окончательно теряюсь и говорю примерно так:
— Ну… А что в этом такого… Я же… Это ведь — пукнуть — это ведьтак ноуменально… Ничего в этом феноменального нет — в том, чтобыпукнуть…
— Вы только подумайте! — обалдевают дамы.
А потом трезвонят по всей петушинской ветке: «он все это делаетвслух и говорит, что это не плохо он делает! Что это он делает хорошо!»
Ну вот видите. И так всю жизнь. Всю жизнь довлеет надо мнойэтот кошмар — кошмар, заключающийся в том, что понимают тебяне превратно, нет — «превратно» бы еще ничего! — но именно строгонаоборот, то есть, совершенно по-свински, то есть, антиномично.
Я многое мог бы рассказать по этому предмету, но если я будурассказывать все — я растяну до самых Петушков. А лучше я не будурассказывать все, а только один-единственный случай,потому что он самый свежий: о том, как меня неделю назад снялис бригадирского поста за «внедрение порочной системы индивидуальныхграфиков». Все наше московское управление сотрясается от ужаса, стоитим вспомнить об этих графиках. А чего же тут ужасного, казалось бы!..
Да! Где это мы сейчас едем?..
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Настя: Ну и лекция была))) сплошной заряд позитива))
Даниил Евдокимов: что особенного было?
Настя Тонкова: лекцию вел педик)))
Даниил Евдокимов: что особенного было?
Настя Тонкова: лекцию вел педик)))
воскресенье, 31 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Вспомнилось гумно. Из чтения. Всегда хихикала, если встречала его в каком-нибудь натуралистическом навозном стишке. И, наконец, моя иллюзия по поводу этого слова развеялась - гумно - это, как оказалось, всего лишь навсего "огороженный участок земли в крестьянском хозяйстве, предназначенный для хранения, молотьбы и другой обработки зёрен хлеба. В гумне может стоять деревянное сооружение, называемое рига или овин, в котором сушатся(сношаются) снопы сена и молотится зерно."
А "в гумне" так это воообще)
А "в гумне" так это воообще)
вторник, 26 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
зафрендить Обаму и Шварценеггера - это такая ответственность блять. обидятся ведь, если удалишь, и что тогда?
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
I'm a moodyla
воскресенье, 24 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
среда, 20 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Я все еще верю что все будет хорошо хоят ничего уже не будет эт оведь понятно
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
вторник, 19 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
У динамиков руки подвешены упруго
Центр тяжести в суставе.
У статиков висят как плети – расслаблены. Центр тяжести внизу
Центр тяжести в суставе.
У статиков висят как плети – расслаблены. Центр тяжести внизу
понедельник, 18 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
воскресенье, 17 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
"A chocolate a day keeps dementors away. Проверено! " Катюша
воскресенье, 10 октября 2010
В душе твоей гнилой гнездится Бог. запомни, сука
Вставь МТС